Южная ночь.
Темнеет даль.
И ночь нас всех укутать рада.
Алеет шаль
Из ярких красок листопада.
Какой пейзаж!
Нет, не забыть мне этот вечер,
И голос Ваш,
И Ваши губы, Ваши плечи.
Морской прибой.
И капли барабанят в окна.
А нам с тобой
В который раз придётся мокнуть.
Ночь нас хранит.
А на часах почти четыре.
Уже огни
Зажглись давно в ночном трактире.
Ну что ж, привет.
На том же месте завтра в девять.
Мы тет-а-тет
Привыкли жить, мечтать и верить.
1987.
После концерта.
А. Макаревичу.
Спасибо Вам за прекрасный вечер
И за искренность в стиле «рок».
Ведь бывают такие встречи
На развилке путей-дорог.
Если люди в зале добреют,
Это значит, назло пророчествам,
Ваши песни, поэт, не стареют
И уводят из пут одиночества.
А аккорд звучит за аккордом,
Надрывая в душе заплеснины.
И вся грязь в сердцах, словно содой,
Вымывается Вашими песнями.
Вам кричат: - Уступи дорогу -
Наигрался, мол, и натешился,
А талантов в России много,
От названий одних – хоть вешайся.
Развелись «Миражи» да «Маи».
Им теперь рукоплещут вроде бы.
А всё же сердце не принимает
Сто хитов на одну мелодию.
Я Вас слушал – и думал о вечном:
О судьбе, о Боге, о совести,
О любви большой, бесконечной,
О которой слагают повести.
Думал я, отчего седеют
Наши мамы каждое лето.
И о том, что мир опустеет
Без такого, как Вы, поэта.
1990
Медленный танец.
Что такое любовь? – я у сердца спросил,
А в ответ – только стук раздражительно-нервный,
Только жар у души, только юная кровь
Побежала быстрей по клокочущим венам.
Золотой маскарад зажигает огни,
И исчезли на миг все заботы и страсти.
Боже, как я хочу, чтобы все твои дни
Слились с этой минуты в единое счастье!
Мы танцуем вдвоём, позабыв всё вокруг.
Вот, немного смутясь, ты глаза опустила.
И печаль унеслась удивительно вдруг,
И растаяли вмиг злые чёрные силы.
Я смотрю на тебя – свет искрится в очах –
Свет далёких планет: тихий, скромный, безбрежный.
И ладони твои у меня на плечах
Согревают теплом удивительно нежным.
Изучаю черты дорогого лица,
Тонет тьма в золотом и серебряном глянце.
Забывается всё, и готов без конца
Я кружиться с тобой в этом медленном танце.
1988 год.
*****
Порвалась струна гитарная,
Звук нежный вдруг оборвался.
Исчезла любовь угарная,
Которой так любовался.
Огонь согревающий, ласковый
Уже затухает медленно.
Любовь моя, повесть-сказка.
Ах, что ты со мною сделала.
Мечтаний и грёз страна
Исчезла в тумане зыбком.
Порвалась, как нить, струна.
И здесь уж не до улыбки.
Но где-то теплится в душе –
А может быть, может быть всё же.
Ведь Солнце взошло уже.
И утро такое погожее.
1988.
Прощальная песня.
В. Лукашову.
Мы стоим на прощальной линейке.
Как всё в жизни устроено сложно.
Наши годы текут, словно реки.
Русла вспять повернуть невозможно.
Детство кончилось, кончились игры.
Десять лет – это много и мало.
Впереди ждёт нас каверзность мира.
Вытри слёзы, тебе не пристало.
Но невольно сыреют ресницы,
И туманятся синие очи.
Сердце бьётся взволнованной птицей,
Словно вырваться яростно хочет.
Ночь, тюльпаны, рассвет – это будет.
Грянет танго прощального бала.
Этот миг мы с тобой не забудем.
Вытри слёзы, тебе не пристало.
1988.
*****
Дым костра создает уют,
Искры тают в полете сами,
Пять ребят о любви поют
Чуть охрипшими голосами.
Не сиделось за партой нам,
Нас звала за собой дорога,
На уроке о стройке БАМ
Мы мечтали с тобой, Серега.
Крепко дружба связала нас,
Все мы жили одной судьбою.
И когда говорили: «Класс!!!» -
Это значит – о нас с тобою.
Но всё ушло, как растаял сон,
Так скрепим же пожатьем руки,
Будем помнить гитарный звон
И прекрасных мелодий звуки.
И пусть сегодня болит душа,
Пусть в горле ком неуёмной жажды.
А жизнь чудесна, жизнь хороша,
И знать об этом обязан каждый!
1989.
*****
Они бродили белыми ночами
По улицам прохладным и пустым,
А мир был утомительно печален,
Как будто недоволен прожитым.
С небес свисали тучи серой гривой,
Клянясь взорваться майскою грозой,
А на устах у девушки счастливой
Сияло Солнце дивною красой.
И наслаждаясь нежными речами,
Прижавшись в темноте к плечу плечом,
Они бродили белыми ночами,
Не думая, представьте, ни о чём.
Июль 1989, Ленинград.
Русский.
Я – русский, и это значит –
Вся жизнь – сплошное горенье.
Я – русский, и это значит –
К вершинам высоким стремленье.
Я петь не люблю гимнов –
Ни капли живого в граните.
Бездушье и мрак взаимно
Прочнейшей связаны нитью.
Люблю, когда резко, грубо
Рвут сети мещанства грозы.
Люблю целовать я губы
Девчонке златоволосой.
Хочу сочинить я песню,
Чтоб спели её на Невском,
Чтоб было от звуков тесно
В пространстве безмолвно дерзком.
Мне претят на лицах маски,
Мне в доме широком – узко.
Я верю душою в сказки.
И всё потому, что русский.
И жить не могу иначе,
Удачи прошу у Бога.
Я – русский, и это значит –
Трудна у меня дорога.
1989. Ленинград.
Смерть «Комсомольца»
Памяти экипажа субмарины.
Море в лучах пурпурных выглядело зловеще –
Чёрное с медным блеском, будто ворота тьмы.
Ветер пронзал до нитки, бил по лицу все хлеще,
Боже, как не хотели с жизнью прощаться мы.
Новость, как бичом,
Полоснула всех –
Запылал свечой
Концевой отсек.
Нас не слышит мир,
По спине – мороз.
Лишь летит в эфир
Бесконечный «SOS».
Но глядит без отчаянья
Смерти в лицо моряк.
Оборвалось молчание,
Кто-то запел «Варяг».
А мне сегодня снились нежные мамины руки,
Яркие летние краски и колокольный звон.
Над крышей стрижи носились, в прихожей жужжали мухи,
Было тепло, как в сказке, но оборвался сон.
Уже на исходе силы.
Жива лишь надежда, но …
Скоро нам всем могилой
Станет морское дно.
Холод сковал суставы
Телу в бушлате тесно.
Волны несутся лавой.
Всё…
Оборвалась песня.
Декабрь 1989.
*****
Нарисуй мне осенний дождь
На прозрачном листе бумаги,
Чтоб навек растворилась ложь
В каплях синей туманной влаги.
Пусть кружится в вальсе листва,
Сказка чудная станет былью,
И пустые наши слова
Журавли унесут на крыльях.
Пусть опустит кленовый лист
Мне в ладонь непоседа-ветер.
Будет день прохладен и чист.
Будет мир нерушим и светел.
1990.
*****
Я иду с головою в ночь,
Словно в омут невзрачно-мутный,
Чтобы тьма разлетелась прочь,
И зажглось на востоке утро.
Только злая метель не спит,
Бьёт в лицо леденящим ветром,
Круговерть до небес кипит –
Не видать впереди ни метра.
Я люблю этот зимний стон –
Он похож на заклятье рока,
Словно русский церковный звон,
Словно строчки поэмы Блока.
Кто-то прячет голову в щель
И считает, что это мудро.
Так живёт в порядке вещей
Грандиозный театр абсурда.
Я ж иду с головою в ночь,
Словно в омут невзрачно-мутный,
Чтобы тьма разлетелась прочь,
И зажглось на востоке утро!
Декабрь 1990 г.
******
Почему-то стихи не пишутся.
Рвутся струны, фальшивят клавиши,
М веселых песен не слышится
Ни о нынешнем, ни о давешнем.
Экстремисты жаждут анархии,
Об ушедшем мечтают бывшие,
И идут по Руси монахи,
Колокольный звон позабывшие.
Потакая безликому хору,
Первый съезд избранников нации
После долгих и жарких споров
Показали в прямой трансляции.
И смотрели люди безропотно,
Как в пылу жестокой полемики
Депутаты свистом и хохотом
Затыкали рот Академику.
Кто-то долго взывал к народу,
Пел хвалебные оды партии,
А в Полесье рождались уроды,
И сходили с ума их матери.
С недоступной трибунной выси
О стране размышлял политик.
Где же был ты, когда в Тбилиси
Солдатня разгоняла митинг?
У меня опускаются руки
В непонятном, немом бессилии.
Отчего же ты терпишь муки?
Где же гордость твоя, Россия?
1990 г.
Журавли.
Марине Семеновне Левиной.
Похоронный марш –
разорви тишину,
Пусть печаль упадёт на лица.
Косяки журавлей
сквозь небес пелену
Потянулись к русской границе.
И похож на стон
их прощальный крик –
Расставание – хуже смерти.
Гнали прочь весь год
этот страшный миг,
Да зима довела, поверьте!
Опускаю глаза,
не могу смотреть,
Что же с нами со всеми станет,
Если Солнце не может
души согреть,
Если лёд вековой не тает?
И летят журавли
мимо брошенных хат,
Над унылой, спалённой нивой,
Из пучины бед,
сквозь смертей каскад,
В «рай» Нью-Йорка и Тель-Авива.
Но мечтаю
сквозь горькие слёзы я,
Что назад журавлиным строем
Вы вернётесь опять
в родные края
Через несколько лет – весною.
13. 08. 1990 г.